Стужа.

«Два беса, три ведьмы, четыре козла…»
Прогрессия ночи, развитие зла.
Мое небреженье высоким скольженьем
по грубому тракту хмельного чела.

Какая-то низость, какая-то злоба
к утратам святого по разным причинам.
Но я не завишу от ранга просторов,
не жажду примазаться к лику особы,
владеющей правом мышленья и взором.

Я только художник, рисующий город.
И благо, когда не дробятся предметы.
А снег на деревья, карнизы и крыши
так тихо ложится… Никто не услышит.

И благо, что влага твоя светоносна,
и я обладаю ядром Абсолюта,
касаясь тебя, твоего пониманья
дремучим наречьем и тихою дланью.

Какого ещё пожелаешь уюта?
Забудем, что исстари Странствие слёзно.
Терновые ветви пророков нас минут,
как, впрочем, и жизнь в ожидании чуда.
Я помню об этом, рисуя картины...

Но ныне и присно суждение косно.
И чёрен, тоскою обугленный грифель,
рифмующий твой улетающий профиль
в звенящую стужу дверного проёма,
к несбыточным целям лазури и хрома…

Ты та, для которой последние крохи
рассыпало небо… И как ни убоги
таланты мои, но они продолженье
вселенских законов, душевных движений...

Я счастлив, что вижу в тебе отраженье
всего, чем наполнен порядок и хаос.
За жизнью и смертью другие понятья.
Но даже и там не ослабнут объятья.

Ты помнишь?.. Сгорят и сотрутся распятья,
Ты видишь?.. соборы и разные веры,
Ты знаешь?.. мы, всё-таки, сестры и братья,
Навеки… роднее Адама и Евы.

Но это деленье на правых и левых…
Но этот реестр искалеченных судеб…
Вчера и сегодня такие примеры
сближенья, id est, удаленья от Сути…

Кто лижет, кто лжёт, кто ложится, кто ложит,
кто вторит: «Бардак…», кто возносит: «Фиеста!..»
А кто не желает, кто, просто, не может…
Куда тому деться, и где ему место?

Попытки мои говорить откровенно
приводят к похмелью. И скрытою целью
меня унижают. И я, постепенно,
склоняюсь к цинизму, внимаю безделью
и мысленно снова от вас уезжаю…

Зима в моём сердце. Заносы и наледь.
Там светит надежда сквозь дымку метели.
Твердят, что Весна наступает в Финале…
Не знаю. Дождаться хотя бы капели.

Что мы ещё живы, лишь наша заслуга.
Прижмись ко мне крепче, ничто не пропало!
Продолжим дорогу, сжимая друг друга,
моля, чтобы чаша и нас миновала…

1989

Замети, зима...

Замети, зима,
запорошь дома,
шапок надари,
кашу завари,
вьюгой закрути,
бесом засвисти,
белым по небу,
жутким по сердцу,
синим – вечером,
алым – по утру,
смехом по полю,
плачем по ветру,
криком по двору,
дрожью за ворот.
К дому подберись.
В окна заглядись.
На хлеба и печь.
На открытость плеч.
На свечу в ночи.
На уста кручин.
На тоску одной-
одинёшенькой.
Замети, зима,
все дороженьки.
Примани окном,
светом путника
заблудившего,
заплутавшего.
Ох, продрогшего,
Ох, уставшего.
К дому выведи,
к самому крыльцу.
Постучи в окно,
попроси пустить.
Может, выдаст им
время по кольцу,
что не странствовать,
чтобы не грустить.
Чтоб огонь в печи
и свеча в ночи.
Чтобы беды – прочь
в чернооку ночь.
Чтоб любить светло,
и всегда – тепло.
Замети, зима,
запорошь дома…

1985

Я долго ждал...

Я долго ждал. Так долго, что звезда
состариться успела надо мною.
И озеро покрылось коркой льда.

И лес, стоящий чёрною стеною,
от инея, как будто поседел,
как человек от горя и труда.

Я из окна на всё это глядел
и думал о тебе, такой далёкой,
что ближе неба кажется предел.

Хотя оно огромно и высоко,
оно прильнуло к маленькой земле
так преданно... И им не одиноко.

А я один. И на моём столе
лежит тетрадь, в которую пишу я
о прожитом в минувшем феврале.

О нежности... Мы верили в большую
Любовь. Где растерялася она?
На небе месяц – след от поцелуя...

И страстная, как шёпот, тишина
божественней звучит, чем “алиллуйя”...
Темна не ночь. Судьба моя темна.

2006