Обесцвечиваясь, умирает лето...

Обесцвечиваясь,
умирает лето.
Делать нечего,
накроем столы.
Помянем август,
туманным пледом
укутавший
деревьев стволы.

Разольём в стаканы
холодную водку.
Загорали, плавали,
валялись в траве...
Покусали пчёл.
Утопили лодку.
Немного стояли
на голове...

Мы пришли из мира,
где лёд и холод.
Но оттаяли, выжили,
расцвели.
В наших душах было
пустынно, голо...
А теперь там лютики,
ковыли...

Станем в меру взрослыми,
умными тоже,
никому не скажем,
что были больны.
Ведь теперь мы снова
вернуться можем
в лабиринты улиц,
в спокойные сны...

Было много всякого:
солнце, тучи...
Благодарны за каждый
и день, и час.
Хорошо и то,
что не было путчей.
И в большую войну
не втянули нас.

Возрадуемся
тому, что дышим,
что хлеб имеем
и даже вино...
Наши судьбы расписаны
кем-то свыше
и поэтому планы строить -
смешно...

Мы лучше выпьем
и лучше будем
петь под гитару,
целоваться в углах,
расстёгивать блузы
и гладить груди...
И нас не осудят
ни Бог, ни Аллах.

Будем жить сегодня,
становясь мудрее,
любя, прощая,
даря тепло.
Потому что скоро
опять повеет
холодное время
и новое зло.

И если что-нибудь
нас согреет,
так это память,
её кино.
Запомним тех,
кто любить умеет.
Помянем всё,
что было дано...
2006

Моя жизнь была попыткой обрести свободу...

Моя жизнь была попыткой обрести свободу.
Так хотелось не бояться и вовсю любить.
Но проклятые заботы делали погоду.
И не раз себя спросил я: “Быть или не быть?”

Я спешил, как ненормальный, заработать денег.
Я старался! А они же таяли всегда...
Я из этой круговерти вышел с убежденьем:
“От работы кони дохнут. Целые стада.”

Скажут, это аморально и звучит крамольно...
Но руками заработать может мало кто.
Работяга так и сдохнет, злой и недовольный.
Никогда он не подарит женщине манто.

Никогда не станет честный ни царём, ни князем.
Благородство чуждо власти, как огню вода.
Так и будут миром править деньги или связи.
До, во время или после Страшного Суда.

Мир устроен справедливо? Мир устроен гадко.
Что ему калека сирый, что ему беда?
Казино назвали жизнью, так скачи, лошадка!
Если хвост не оторвали, если молода.

Моя жизнь – моя проблема – я уже усвоил.
Эта истина прозрачней, тоньше, чем слюда.
Чем платить за эту прелесть? Только головою.
Тело может утешаться радостью труда...

2007

Песня.

В ту же реку я войду,
в ту же воду встану.
Полюбил ты молоду,
потерял желанну.

Увлечёт меня ко дну
не вода, не речка,
а познавшее беду,
тяжкое сердечко.

Я была тебе жена
днём и ночью тёмной.
А теперь стою одна
у воды студёной.

Обними меня, река,
унеси далёко.
Так беда моя горька,
что не вижу прока...

До свиданья, милый муж,
как ни ставь ты сети,
не увидимся мы уж
ни за что на свете.

2007

Ничего не хочу...

Ничего не хочу. В самом деле уже ничего.
По инерции что-то творю, говорю, обожаю...
Ещё бродит душа и куда-то зовёт вещество...
Я с улыбкой смотрю и поэтому им не мешаю.

И душа, и мозги столько раз разрывались в куски,
что когда не бомбят, я даю им возможную волю.
Пусть ещё отдохнут, пока мир, золотые деньки
и целуют красотки, и доступ открыт к алкоголю.

Потому что сегодня ещё говорят “мон амур”,
и пейзаж за окном не в дыму, а в прекрасном цветенье.
И мадам Помпадур, как Венера, на ложе из шкур,
а из летнего сада доносится смех или пенье.

Я целую её и куда-то смотрю за плечо,
где кончается век и закат апельсиново-нежен.
Кто-то хочет пожить и с тобою сливаться ещё.
Это тело кричит или дух недолюбленный грешен?

Дорогая моя, для чего вам духи и корсет?
Вы и так божество, снизошедшее в уровень дольний.
Дорогая молчит и зовёт объяснить, тет-а-тет...
Её ноги белы и длинны, словно перст колокольни.

Ничего не хочу. Только тысячи лет тишины.
И свежайшего воздуха, и пожеланья покоя...
Но красивые губы и пальцы, и плечи нежны.
И горячее тело пленит ароматом левкоя.

Она шепчет слова, от которых моя голова,
отрываясь, летит, словно мяч, через целое поле.
Только точка уже. И с земли её видно едва...
Растворяюсь в тебе, исчезаю в твоём ореоле.

Прижимайся ко мне, моя радость, блаженно гори!
Всё равно ничему не бывать в этой жизни дороже.
Ещё целая вечность до грубой, кровавой зари!
Мы такую огромность ничем не заполнить не можем.

Я взорвусь и усну... Кто последний, тот гасит свечу.
Не хочу ни войны. Ни дурацких о ней разговоров.
Красоты без границ, на века, я искал и ищу.
Без чужих территорий, тупых притязаний и споров.

Обнимая тебя, понимаю, как мне повезло.
И теперь всё равно, тишина или тьма нас укроет.
На столе апельсин, шоколад, мандарины, мерло...
И любовь на губах ещё пахнет немного икрою...

2007

Не говори “Люблю!”...

Не говори “Люблю!”, слова и есть слова.
А лучше обними и будь всегда со мною.
Ты разгляди во мне кусочек божества,
небесною рукой, упрятанный в земное.

Сегодня листья жгут во всём моём краю
и дым, как благодать, разносится повсюду.
И я к тебе клонюсь, как облако к жнивью.
И ни за что уже тебя не позабуду.

Уже поля желты до видимых границ,
уже до горизонта, куда ни глянет око,
куда ни полыхнёт огнём твоих ресниц,
всё празднует конец отпущенного срока.

Уже леса тихи, уже сыреет мгла,
и дымом понесло - не передать словами,
как тёмная листва и влажная ветла,
сгорая на костре, становятся духами...

Уже в твоей душе не ягодный компот,
не сладкая вода июльского уклада,
а приторный анис и терпкий бергамот,
и мятный холодок, и горечь шоколада...

Уже душа с лихвой себя переросла.
На высоту секвой любовь её заносит.
Как будто у орла расправились крыла -
она летит, паря, торжественно, как осень.

И горек поцелуй, и нам уже пора...
Красивою главой мы завершаем лето.
Не говори “Прощай!” зелёному вчера.
Оно ещё в тебе. Не уничтожишь это.

2007