Рыцарь.

Я знал, что боится ночь
высоких лунных теней,
когда, до беды охоч,
мне ветер шептал о ней.

Я знал, что стекло и сталь
выходят на поиск вен.
И только один из ста
достигнет города N...

И всё-таки я ушёл,
романтик самой зари
За мной развивался шёлк,
огонь полыхал внутри.

Я видел дракона след
и слышал голодный вой.
И разный шёпот и бред.
И скрежет над головой.

Но ангел крыла свои
над сердцем моим простёр.
И дал мне слова любви.
И бросил в её костёр.

Мне было всё ни по чём.
Я верил в закон и свет.
И Бог этот взгляд учёл,
и счастья открыл секрет.

Свой меч я забросил в пруд.
Я понял язык земли.
Она приняла мой труд,
и зерна в неё легли.


И стал я спокойно спать,
и жить, этот мир любя,
давая, что мог отдать,
беря же одну тебя…

Я слышал, трава растёт.
Я видел, идёт вода…
И то, что любил мой рот
не ведало лжи, стыда.

Всё было, имело вкус.
И стоило лучших слов.
Произносить боюсь,
но, кажется, мне везло…

1986-2004

Орех.

Ночь. Офорт печали.
Счёты сведены
между синим – дали,
белым – тишины.
Чёрное до боли.
Звёзды и стекло.
Занавес из толи.
Из беды – чело.
Это – мим великий
замер на морозе
в рукотворном крике,
в безнадёжной позе.
Пальцами хватая
токи проводов.
Спазмами глотая
воздух городов.
Проволокой скручен
и ножами бит.
Ломанные сучья –
практика обид.
На ветру позора,
ночью, в январе,
чёрная умора –
корчится орех.

1986

Я сегодня уснул...

Я сегодня уснул, как ребёнок на божьей ладони.
Я не спал так легко, беззаботно две тысячи лет.
Мою душу качало, как путника в тихом вагоне.
Мои сны проносились, как вёрсты, бегущие вслед.

За холодным стеклом проплывали какие-то страны.
В основном была тьма. Кое-где только маленький свет.
Ночь укрыла меня рукавом своей чёрной сутаны.
И присела у края моих захудалых штиблет.

Пахло угольной гарью и сильно сквозило из щели.
Чуть скрипела стена и стучала зеркальная дверь.
Этот поезд летел к одному ему ведомой цели.
Было мне всё равно, что со мной происходит теперь.

В ограниченной мгле тускловатая лампа горела
где-то под потолком... Освещая ли? Это вопрос...
Трёхнедельную пыль, что на полках лежала и прела,
содрогаясь незримо от вечного стука колёс...

В этом тёмном купе, наконец-то, меня посетила
благодать тишины иссушившая озеро слёз...
Ведь, со мною была, несомненно, Небесная сила.
И теперь всё равно... Даже если несёт под откос...

Я не стану страдать, дожидаясь финала, предела.
Я оставил всех вас, всё добро своего шалаша...
Некрасиво лежит моё дико уставшее тело.
Но в ладонях Судьбы, как дитя, отдыхает душа.

2006

сласть...

сласть
сегодня
сейчас
в этот миг
и никого рядом
только мы
да услада
за дверьми
звездопадом
тебя класть
страсть
тебя стресс
мисс
мыс
материка
Аф-ри-ка
бессмыс-лен слог моего второго я
уймись
материя
обнажённых форм горн
хор
цивилизации чувств
дух скор
но язык сух
вздор
прикосновения уст!

смех
взмах крыла эпиорниса
клёкот
исчезнувшего
с лица земли вида рода
Аида рокот
лёд кислорода

маску
на лицо моё положи
легче
перевести дыхание в ночь
всей поверхности кожи
достигать межи
и не мочь
грифом
рисовать в небе круги
тише
присутствие лишнего слышу
близко
кто-то бежит
переступает
как дождь по крышам

знаю что знаешь
как снимают с себя целлофан
с омерзением
вглядываются
в отражения
реликтовые
как динозавр
целлакант
поверхностные
как натяжение

знаю что знаешь
как принцип тонок велик
грома не терпит (речь)
не переносит поз (рука)
принцип
требующий опоры земли
воз-ду-ха!

лунный фотосинтез
зеркальная гладь спины
запах сосен и
запах осени
молоком облака полны
листья усиками
оплетены
травы росами

нас не бросили
до скончания лет целовать
дали выбор
жить – убивать
либо-либо

оперение птицы
жар
снов сполохи
прорастает в душе душа
сами боги

о дюшес
плоть от плоти форм
твоих рис
принцип творчества: Дорифор –
Анаис

1990

Сегодня в сумерках лицо...

Сегодня в сумерках лицо
к лицу. Последняя отрада.
Тебя пронизывает свет
великолепия? Распада?

Перебирает письмена
прозрачный вечер листопада
И даже музыка видна…

И воздух, взятый в полутоне,
почти мерцает, где волна
о берег бьёт и ветер стонет.

И так условна тишина,
что сложишь ракушкой ладони
и слышишь вечности слова
полуистёртые в погоне
за мимолётностью… Едва

определяются значенья,
и всё отчётливей меж строк –
судьбы глубинное теченье
и смерти тонкий голосок.

Жизнь предстаёт как анфилада
уютных комнат, где нас нет.
Но тех, кто были с нами рядом,
уже окутала прохлада
и скорбь оправила в багет.

И всё грядущее – бравада.
И всё былое – пустоцвет…

1989

Та улица...

Та улица, где мы с тобой, идя,
всё время говорили о любви
запомнилась мне в капельках дождя.

Так гулко раздавались под луной
шаги и приглушённые слова,
объятые вечерней тишиной.

Нам виделось, как жизни жернова
грядущее стирают в порошок.
Как бедность закатала рукава

и демоном повисла над судьбой,
круша, без сожаления, миры,
рождённые и мною, и тобой...

Лишь звёзды оставались к нам добры.
И только... Но и это хорошо,
коль бездна уже точит топоры,

а холод, обнимая, за собой
нас в гости к одиночеству влечёт
какою-то сомнительной тропой...

И время кровью хлещет из дыры,
где сердце – этот компас мировой -
отчаялось, не веруя в дары...

Но ты жива. И я ещё живой,
и мы, роднее брата и сестры,
идём дорогой тучи дождевой

по городу потерянной поры...

2006

как дрожит...

как дрожит
радужная оболочка мира
это весна
смотрит в мои глаза

Я стихи писал...

Я стихи писал.
Я не мог часами
выразить провал
между небесами.
Выразить овал
с грустными глазами.
Тот, что целовал
и колол усами…

Надо мной звезда.
Ясная, как Слово.
То ли это «да»,
то ли это «снова».
Глупый, как всегда,
я не понял зова.
Подо мной звезда
окобирюзова…

2003

ты свет звезды...

ты свет звезды
я знак беды
укажи мне руку на которую лягу речью
ясною
заговорю
о тайне тайн
как телетайп
холодно
и отчуждённо
не надо смысл частного
вопросы как где
достаточно
что иногда приходит слово
в яркой одеж-де
не языка
не музыки
голоса не
голое
С Н Е Г
чистота
ошеломляюща
ясность
неведомая
гласность
кредо моё
тогда
но это всё же слова
это только слова, не выражающие сути
как давно я пытаюсь
отыскать на земле голос правды

1990

Волчья маска.

числом части
языком чаек червей
волн волею
ветра льна
началом
волк человек
человек Луна
сказано
чти
закон численности

ибо придёт час вспомнить чем
потчевал век
ибо грядёт человек
с чашею всем
от него не уйти
суд
и тогда металл клык
и черта плоть
кнут
а когда крылам гик
то телам клеть
нет
код
каркас в нас
вкус
голос крови рече
время Ч
не упусти
скучающей
сочной
численности

1990

Стужа.

«Два беса, три ведьмы, четыре козла…»
Прогрессия ночи, развитие зла.
Мое небреженье высоким скольженьем
По грубому тракту хмельного чела.

Какая-то низость, какая-то злоба
К утратам святого по разным причинам.
Но я не завишу от ранга просторов,
Не жажду примазаться к лику особы,
Владеющей правом мышленья и взором.

Я только художник, рисующий город.
И благо, когда не дробятся предметы.
А снег на деревья, карнизы и крыши
Так тихо ложится… Никто не услышит.

И благо, что влага твоя светоносна,
И я обладаю ядром Абсолюта,
Касаясь тебя, твоего пониманья
дремучим наречьем и тихою дланью.

Какого ещё пожелаешь уюта?
Забудем, что исстари Странствие слёзно.
Терновые ветви пророков нас минут,
Как, впрочем, и жизнь в ожидании чуда.
Я помню об этом, рисуя картины.

Но ныне и присно суждение косно.
И чёрен, тоскою обугленный грифель,
Рифмующий твой улетающий профиль
в звенящую стужу дверного проёма,
к несбыточным целям лазури и хрома…

Ты та, для которой последние крохи
Рассыпало небо… И как ни убоги
Таланты мои, но они продолженье
Вселенских законов, душевных движений.

Я счастлив, что вижу в тебе отраженье
Всего, чем наполнен порядок и хаос.
За жизнью и смертью другие понятья.
Но даже и там не ослабнут объятья.

Ты помнишь?.. Сгорят и сотрутся распятья,
Ты видишь?.. соборы и разные веры,
Ты знаешь?.. мы, всё-таки, сестры и братья,
Навеки… роднее Адама и Евы.

Но это деленье на правых и левых…
Но этот реестр искалеченных судеб…
Вчера и сегодня такие примеры
Сближенья, id est, удаленья от Сути…

Кто лижет, кто лжёт, кто ложится, кто ложит,
Кто вторит: «Бардак…», кто возносит: «Фиеста!..»
А кто не желает, кто, просто, не может…
Куда тому деться, и где ему место?

Попытки мои говорить откровенно
Приводят к похмелью. И скрытою целью
Меня унижают. И я, постепенно,
Склоняюсь к цинизму, внимаю безделью,
И, мысленно, снова от вас уезжаю…

Зима в моём сердце. Заносы и наледь.
Там светит надежда сквозь дымку метели.
Твердят, что Весна наступает в Финале…
Не знаю. Дождаться хотя бы капели.

Что мы ещё живы, лишь наша заслуга.
Прижмись ко мне крепче, ничто не пропало!
Продолжим дорогу, сжимая друг друга,
Моля, чтобы чаша и нас миновала…

1989

Час Быка.

Тени брошены на пол лампой,
Эбонитовой чёрной лапой.
Из беспалого нечто грянул
Удушающий жёлтый свет.
Пятна красного в этом доме
Поползли, извиваясь странно.
Было страшно коснуться раны
Существа, которого нет.
Только всхлипы, да когти об пол –
это мучится жизнь слепая!
Это где-то моё живое
Забивается в тёмный угол…
Слышишь, жутко качаются бомбы,
в душном воздухе отпевая
всё грядущее и былое
отрицающе-смертной фугой.
Слышишь, колокол манит в бездну,
Глаз свой черный расширив, сузив…
Я и так в ней когда-то исчезну,
Я и так её вечный узник.
Но хочу ещё глянуть в утро,
Отводя золотые шторы.
Ох, не скоро ещё, не скоро…
Не уходят ночные гости.
Всякой дури набрав по горсти,
Посыпают они, как пеплом,
обезумевший жаркий мозг.
И является некто Босх.
Он, оскалившись, дышит гарью.
Шепчет мне: «Отгулял ты, парень.
Глубина сединою пахнет!
Ибо, кроме жемчужин, тварей
Там немало уже развелось.»
О, молчите органа трубы,
Ледяные гортани горя!
Пробуждается мир под Флейту,
Еле слышную в шумном хоре.
Раскрываются сердца ставни
Только свету надежды давней.
Я хотел бы увидеть счастье,
Пережившее пыл теорий…
Разве мало на свете добрых?
Разве мало на свете сильных,
Чтобы сделать цветущей землю,
Чтобы свергнуть слепых засилье?
Разве тот, кто сегодня дышит,
хуже прежних душою вышел?
Почему же так одиноко
миллионам под общей крышей?
Мутно время, как жидкость в колбе.
Жизнь моя, для какой ты цели?
Чей упрёк вы роняете, вещи,
В опрокинутый сон человечий?
Неизвестность раскрыла крылья.
Неизбежность её бандерилья!
Час Быка на моей планете.
Меркнет третье тысячелетье…

1985-1987

Простите, не надо...

Простите, не надо
из жизни верхов.
Прочтите из лучших,
из ранних стихов.

Сравним впечатленья,
ведь жизнь удалась.
О чём сожаленья?
Мы – пятая власть.

Обиды забыты.
Враги прощены.
Былое закрыто
и дни сочтены.

Нас время любило.
Но это прошло.
И Высшая Сила
целует в чело.

2004

Улица Шок.

Ты живёшь под неоновым светом
на улице Шок.
Где тени тройные предметов
и крашеный смог.
И силою ног,
и тем,
что даётся не всем –
клавиатурой
чёрного тела и пола –
владеешь умело.
Мона.
Взгляд – это боло…
Падает бык и скулит щенок.


Я открываю рот,
чтобы молвить тебе:
- Полюс женщины – юг…
А ты говоришь, -
- Человек - это друг…
И блик на губе.

О, это невыносимо…
Она меня не понимает!
Она думает – главное к а к, а не ч т о.
Ветер у нее в голове,
и нет закона.

Вчера… Ах, вчера, не сегодня,
она была озером.
Вы представляете?
Здесь, прямо здесь, на улице Шок!
Глаза её, помню, сузились
и в них отразился Бог…

Конечно же, Ра.
Я подошёл
и сказал, - Пора.
Машины не могут проехать,
а многие – плавать. Хватит.
- Ты прозаик, - говорит –
в домашнем халате.
Вверх смотри!
Я не стал. Там не было звёзд.
И задал ей вопрос:
- Кто ты сегодня?
Она мне, со смехом, - Женщина…
Оригинально…

Спросите её о чем-нибудь вечном,
ей это нравится.
Нет, лучше завтра, завтра…

Плавится
слиток ночи и влаги рта.
- Эти розы тебе… Бери!
Не говори ничего! Красота
улетит, уплывёт, сгорит!..

Но ты…
Нет, ты стройней виолончели.
Я подберу к тебе смычок.
Танго – танго…
Рок! Рок!

Будущее –
вот, чего не хватает нам,
не хватает всем.
На программе любви сгорит ЭВМ.
Город – бедлам.
Резок слог!

Нежнее – вот, что нужнее.
Ты снова танцуешь, реешь,
падаешь
на песок…
Иллюзия.
Металлический рок.
Лезвие ветра на шее…

1987