Час Быка.

Тени брошены на пол лампой,
Эбонитовой чёрной лапой.
Из беспалого нечто грянул
Удушающий жёлтый свет.
Пятна красного в этом доме
Поползли, извиваясь странно.
Было страшно коснуться раны
Существа, которого нет.
Только всхлипы, да когти об пол –
это мучится жизнь слепая!
Это где-то моё живое
Забивается в тёмный угол…
Слышишь, жутко качаются бомбы,
в душном воздухе отпевая
всё грядущее и былое
отрицающе-смертной фугой.
Слышишь, колокол манит в бездну,
Глаз свой черный расширив, сузив…
Я и так в ней когда-то исчезну,
Я и так её вечный узник.
Но хочу ещё глянуть в утро,
Отводя золотые шторы.
Ох, не скоро ещё, не скоро…
Не уходят ночные гости.
Всякой дури набрав по горсти,
Посыпают они, как пеплом,
обезумевший жаркий мозг.
И является некто Босх.
Он, оскалившись, дышит гарью.
Шепчет мне: «Отгулял ты, парень.
Глубина сединою пахнет!
Ибо, кроме жемчужин, тварей
Там немало уже развелось.»
О, молчите органа трубы,
Ледяные гортани горя!
Пробуждается мир под Флейту,
Еле слышную в шумном хоре.
Раскрываются сердца ставни
Только свету надежды давней.
Я хотел бы увидеть счастье,
Пережившее пыл теорий…
Разве мало на свете добрых?
Разве мало на свете сильных,
Чтобы сделать цветущей землю,
Чтобы свергнуть слепых засилье?
Разве тот, кто сегодня дышит,
хуже прежних душою вышел?
Почему же так одиноко
миллионам под общей крышей?
Мутно время, как жидкость в колбе.
Жизнь моя, для какой ты цели?
Чей упрёк вы роняете, вещи,
В опрокинутый сон человечий?
Неизвестность раскрыла крылья.
Неизбежность её бандерилья!
Час Быка на моей планете.
Меркнет третье тысячелетье…

1985-1987